Зоофобия и реальность дракона (А.Дугин)

Описывая режим диурна, его образный ряд и свойства, Дюран подчеркивает, что все животные, представляемые в этом режиме, негативны (кроме птиц, у которых животность скрыта за крыльями, то есть идеей полета). Животные - это опасное движение. Опасно оно потому, что является внешним по отношению к человеку (по логике дуализма: иное=смерть) движением (движение есть наглядное выражение времени, а значит снова смерть). Младенец в режиме диурна, сталкиваясь с животным, переживает опыт ожившего внешнего пейзажа, что является травматическим опытом для его первичных внутренних движений к самоидентификации. В строгой логике диурна живым является только сам антропологический траект (носитель имажинэра), а все остальное должно быть мертвым (не самодвижимым, подчиненным), так как это – смерть, и она должна быть покорена, подчинена, а в пределе – упразднена. Животное – ожившая смерть, а следовательно, представляет собой аномалию, вызов и ужас.

По Дюрану, мышь – одно из самых грациозных животных. Но внезапное столкновение с ней внушает неоправданный и необъяснимый ужас. Почему? Потому что она движется. Внезапно отделяясь от пола, темного угла или стены, она будит образ «ожившего внешнего мира», актуализирует «другое». «Другое» же для диурна - враг. А враг – это смерть. По той же причине устойчиво демонизируется змея – излюбленный образ негативного териоморфизма. Змея не только ядовита, сколько незаметна. Она движется бесшумно и молниеносно, что пробуждает глубинный ужас в пластах бессознательного.

Агрессивность животного и его аттрибуты (пасть, зубы, когти и т.д.) и ядовитость змеиных укусов прекрасно укладываются в общий контекст диурнической зоофобии, но не является ее причиной. Животные ужасны, потому что живы, а не потому, что могут причинить вред.

Наиболее опасны не те животные, которые есть, но те, которых нет, животные в чистом виде. Они опаснее всего. Отсюда рождается образ чудовища – обобщенного животного, составленного из различных известных человеку видов (льва, птицы, змеи, рыбы и т.д.). В русском фольклоре парадигмальным чудовищем являлся змей (не путать со змеей), в западноевропейском и дальневосточном – дракон. Так же как ангел в структурах имажинэра первичнее птицы, так чудовище, змей, дракон - первичнее тех зверей, из элементов которых он состоит. Чудовище конституируется героической зоофобией диурнического имажинэра, это животное в чистом виде.

Чудовище есть более естественный образ для героического воображения, нежели конкретное животное. В нем героический режим антропологического траекта получает полное выражение – отталкивающие стороны всех животных сочетаются в целое. Дракон более «реален», с точки зрения имажинэра, чем змея, бык, орел и рыба, из которых он состоит.

Показательно, что часто в мифе герой бьется с чудовищем в воздухе, то есть подъем и столкновение с обобщенным животным (смертью и временем) функционально связываются между собой.